– Мистер Кеттерли, – сказала Полли, – мне пора обедать, меня дома ждут. Отпустите нас, пожалуйста.
– Со временем, – сказал дядя Эндрью. – Нельзя упускать такого случая. Мне не хватало именно двух детей. Видите ли, я ставлю уникальный опыт. С морской свинкой, видимо, получилось. Но что может рассказать свинка? И ей вдобавок не объяснишь, как вернуться.
– Дядя, – сказал Дигори, – нам правда обедать пора, нас искать станут. Вы должны нас отпустить.
– Должен? – переспросил дядя Эндрью.
Дигори и Полли переглянулись, как бы говоря друг другу: «Надо к нему подлизаться».
– Если вы нас выпустите, – сказала Полли, – мы после обеда вернемся.
– Кто вас знает? – сказал дядя Эндрью, хитро усмехаясь, но тут же передумал.
– Отлично, – проговорил он, – надо так надо. На что нужен таким детям какой-то скучный старикашка. – Он вздохнул. – Если бы вы знали, как мне бывает одиноко. Да что там… Ладно, ступайте обедать. Только сначала я вам кое-что подарю. Не каждый день у меня бывают маленькие посетительницы, особенно такие симпатичные.
Полли подумала, что он не такой уж и сумасшедший.
– Хочешь колечко, душенька? – спросил ее дядя Эндрью.
– Желтое и зеленое? – спросила она. – Ой, какая прелесть!
– Нет, зеленое нельзя, – сказал дядя, очень жаль, но зеленого я тебе подарить не могу. А вот желтое – всегда пожалуйста. Носи на здоровье. Ну, бери!
Полли перестала бояться, к тому же кольца и впрямь как-то завораживали, притягивали к себе. Она двинулась к ним.
– Слушайте!.. Это ведь колечки гудят!
– Что за странная мысль! – засмеялся дядя. Смех его звучал вполне естественно, а вот выражение дядиных глазок Дигори не понравилось.
– Полли, не дури! – крикнул он. – Не трогай!
Но было поздно. Не успел он договорить, как Полли коснулась одного колечка и сразу же, без единого звука, исчезла. Дигори остался наедине с дядей.
Случилось это так неожиданно, и так походило на страшный сон, что Дигори вскрикнул. Дядя Эндрью, зажимая ему рот рукой, прошипел: «Не смей!», и прибавил помягче: «Твоя мама услышит. Ей волноваться опасно».
Дигори потом говорил, что его просто затошнило от такой подлой уловки. Но кричать он, конечно, больше не стал.
– То-то же! – сказал дядя. – Ничего не поделаешь, всякий бы поразился. Я и сам удивлялся вчера, когда исчезла морская свинка.
– Так это вы кричали? – спросил Дигори.
– Ах, ты слышал! Ты что, следишь за мною?
– Нет, – сердито сказал Дигори. – Вы лучше объясните, что случилось с Полли?
– Поздравь меня, мой мальчик, – дядя Эндрью снова потер руки,
– опыт удался. Девочка исчезла. Сгинула. В этом мире ее больше нет.
– Что вы с ней сделали?
– Послал… хм… в другое место.
– Ничего не понимаю, – сказал Дигори.
– Что ж, я тебе объясню. – Дядя Эндрью опустился в кресло. Ты когда-нибудь слышал о миссис Лефэй?
– Нашей двоюродной бабушке? – вспомнил Дигори.
– Не совсем, – сказал дядя Эндрью, – она моя крестная. Вон ее портрет, взгляни.
На выцветшей фотографии Дигори увидел престарелую даму в чепчике. Такой же портрет, вспомнил он, лежал в комоде у него дома, и мама замялась, когда он спросил ее, кто на нем изображен. Лицо было не слишком приятное, но, может, виновата старая фотокарточка…
– Кажется… кажется, она была не совсем хорошая? – спросил он.
– Ну, – хихикнул дядя Эндрью, – все зависит от того, что считать хорошим. Люди очень узки, мой друг. Допустим, у нее были странности, были чудачества. Иначе ее не посадили бы.
– В сумасшедший дом?
– О, нет, ни в коем случае! – возмутился дядя. – В тюрьму.
– Ой! – сказал Дигори. – За что?
– Бедняжка! – вздохнул дядя. – Ей чуть-чуть не хватало благоразумия. Но не будем вдаваться в подробности. Ко мне она всегда была добра.
– При чем тут это все! – вскричал Дигори. – Где Полли?
– Всему свое время, мой друг, – сказал дядя. – После того, как миссис Лефэй выпустили, она почти никого не хотела видеть. Я был среди тех немногих, кого она продолжала принимать. Понимаешь, во время последней болезни ее стали раздражать ординарные, скучные люди. Собственно, они раздражают и меня. Кроме того, у нас были с ней общие интересы. За несколько дней до смерти она велела мне открыть тайничок в ее шкафу и принести ей маленькую шкатулку. Стоило мне взять ее в руки, и я прямо затрясся, почувствовав тайну. Крестная приказала не открывать ее, а сжечь, с известными церемониями. Разумеется, я ее не послушался.
– И очень зря, – сказал Дигори.
– Зря? – удивился дядя. – Ах, понимаю. По-твоему, надо держать слово. Резонно, мой милый, очень советую. Но, сам понимаешь, такие правила хороши для детей, слуг, женщин, вообще людей, но никак не для мудрецов и ученых. Нет, Дигори. Причастный к тайной мудрости свободен и от мещанских радостей, и от мещанских правил. Судьба наша, мой мальчик, возвышенна и необыкновенна. Мы одиноки в своем высоком призвании… – Он вздохнул с такой благородной печалью, что Дигори на мгновение посочувствовал ему, покуда не вспомнил дядины глазки, когда тот предлагал Полли кольцо, и не подумал: «Ага, он клонит к тому, что может делать все, что ему угодно!»
– Конечно, я не сразу открыл шкатулку, – продолжал дядя. – Я боялся, нет ли в ней чего-нибудь опасного. Моя крестная была чрезвычайно своеобразной дамой. Собственно, она была последней из смертных, в ком еще текла кровь фей. Сама она застала еще двух таких женщин – герцогиню и уборщицу. Ты, Дигори, беседуешь с последним человеком, у которого крестной матерью была фея. Будет что вспомнить в старости, мой мальчик!